Читать интересную книгу Охота на гончую - Михаил Кранц

Казалось, эти слова подхватило внезапным порывом горящего ветра. Язык пламени ударил Николая в лицо, опалил волосы, губы, веки… Лишь бешеный галоп кобылицы позволил вырваться и уцелеть, перемахнув вал огня. И встретиться с ужасом, будто рожденным легендой об Апокалипсисе.

«Брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней – как головы у львов…» – вертелись в голове навязчивые строки пророчества Иоанна. А вражеский воин и львиноголовый скакун, не выдержав столкновения, уже корчились под копытами белой лошади. Их тела, словно в итоге мерзкого опыта слитые воедино, как сиамские близнецы, теперь вновь разваливались на части. Плоть дымилась, искры сыпались ослепительно ярким дождем. Сотни подобных тварей скакали следом, наперерез четверке всадников. А сверху к земле устремились крылатые, отдаленно похожие на людей существа – ловушка захлопнулась.

Эта неравная схватка не походила ни на что, известное Николаю прежде. В руке Охотника тускло сверкнул клинок – луч призрачного, словно утренняя звезда, света – прошив насквозь хищный крылатый рой. Обгоревшая тварь с визгом рухнула из облаков на другого, темного всадника. И тут же скорчилась, превратилась в ничто во внезапно налетевшем тумане. Смертоносный шлейф протянулся за бледным конем на сотни шагов, будто ад следовал за ним.

– Хиникс4 пшеницы за динарий! – издеваясь, выкрикнул строитель Мидгарда.

И размозжил чью-то голову бронзовой мерой, которой, должно быть, еще недавно сыпал вороному корм. В ином оружии при такой силе нужды и не было.

Битва походила на рисованный фильм – все казалось вычурным, неестественным, карикатурным. Но крови и пламени было больше, чем в самых скандальных творениях мастеров анимэ. Кровь была золотой – у крылатых и львиноголовых. И красной – у вопящей массы людей, что вдруг очнулись от поголовного сна и бросились под копыта, как зомби, в последней попытке остановить, не пустить за грань…

Лазоревый небосвод вокруг Николая гнулся, пружинил, будто хороший лук, выбрасывая стрелы разрядов. Чужую плоть они жгли, как траву, но стена, заслонившая горизонт, и не дрогнула. Лишь вспыхнул воздух, да поднялась на дыбы земля. И словно в бреду – дрожащая, нечеловеческая рука с пожелтевшим от времени свитком. Каким-то образом Николай видел – за сотни шагов, сквозь гранит и наспех украсивший стену яспис. Видел и понимал, чем все это грозит.

И снова гнев плеснул через край, грозя спалить заживо исторгнувшую его душу. Сила, что однажды вырвалась на свободу в яростном пекле Такла-Макана, а после долго спала, как зверь в тесном логове – та самая сила вновь отыскала выход. Пронзила стену, будто нож масло, прошлась раскаленным смерчем по мраморному двору, заставив поникнуть цветы и фонтаны. Ударила молнией в драгоценный жертвенник, едва на него упала печать со свитка.

Мир затрещал, как весенний лед, загудел, завибрировал исполинским колоколом. И медленно накренился, скользя в пустоту.

* * *

Скорость все нарастала, грозя сбросить с лошадиной спины. Вновь замелькали, как спицы в колесе, дни и ночи, сливаясь в одну непрерывную полосу сумерек. И только бездонно-темное, неправильной формы пятно, окруженное чем-то вроде полярного сияния, медленно плыло, словно медуза, сквозь серый океан воздуха. Этот растянувшийся во времени след – все, что осталось от рухнувшей цитадели Агнца – и вывел Николая из битвы в новый круговорот веков и тысячелетий. Он мчался в будущее – во весь опор, не думая о внезапно исчезнувших спутниках. Зачем? Ведь ничто уже не могло спастись.

Мир бился в агонии, вздымая чудовищной силы прилив и фонтаны лавы. А после медленно, век за веком, остывал, как гигантский труп. Николай, из последних сил уходя от опасности, гнал белую кобылицу сквозь время – мимо ледяных пустошей и обглоданных ветром скал, пронзавших серую мглу.

Жизнь упорно цеплялась за любые возможности, не спеша уходить навсегда. Несколько раз мелькали перед глазами чахлые от мороза поля, землянки-норы и странного вида создания вроде больших, прямоходящих сурков, что порой замирали на сутки живыми столбиками.

Спустя эпохи небо оплела тонкая, бесконечная сеть металлоконструкций, и резкие ее тени носились над опустевшей землей. Раз Николай ощутил чей-то взгляд с высоты искусственной паутины. Взгляд не был ни злым, ни враждебным – скорее внимательным, изучающим. Но Николаю вдруг стало не по себе.

Дальше, дальше… Вокруг – лишь космический холод и наплывающие из тьмы, словно айсберги, глыбы льда. Твердь под ногами вот-вот оборвется в бездну. Воздух разрежен, и трудно, почти невозможно дышать. Лошадь всхрапнула – тихо и коротко, прервавшись на вздохе. И вдруг припала на передние ноги, не в силах двинуться ни на шаг, ни на миг вперед. А впереди – безумная пляска всех цветов и оттенков, хоровод радуг, закрытые, но такие близкие врата рая!

Вглядываясь в горизонт, разом вспыхнувший миллиардами неземных огней, Николай испытал нечто, сравнимое с религиозным экстазом. Так, должно быть, чувствовал бы себя крестоносец, доведись ему отыскать Грааль. Или исламский дервиш, вознесшийся в небо вслед за Мохаммедом. Стоило отдать все, лишь бы очутиться там, по ту сторону нездешнего света, даже если не можешь понять, зачем. И это не было чьей-то коварной ловушкой – Николай не ощущал чужого присутствия и влияния, как в Шамбале. Решение принял он сам.

– Н-но-оо!!

Удар в бока пятками – впервые за время безумной скачки. А следом – ругань, угрозы, мольба. Николай заклинал полумертвую от усталости клячу продвинуться хоть на пядь, хоть на миг. Осталось совсем немного – разноцветное зарево уже слепило глаза. И тем страшней было падать в бушующий океан света. Не вниз, а вверх – сквозь нагромождение земных пластов, легенд и необъяснимых событий. Навстречу беззвучной песне, что неслась, будто из ниоткуда, славя какого-то бога или героя, замкнувшего время в кольцо.

О ком поют – Николай догадывался, но даже эта догадка не льстила ему. Перелетев через рухнувшую в агонии лошадь, он долго катился по склону холма, выл от боли, напрасно цепляясь за скользкие от дождя стебли. А после валялся навзничь, не в силах подняться. В какой-то миг он увидел, что волки – давешние знакомые – взмывают в рассветное небо стаей небесных псов, побросав обглоданные лошадиные кости.

Река металась, будто в родовых схватках, выбрасывая на берег тритонов, наяд и ундин всех мастей, чьи статуи уж который век украшали фонтаны в далеком Риме. А по широкой степи от горизонта до горизонта маршировали колонны людей – Николай легко узнал многих. Шли механически, неестественно ровно, запрокинув головы к небу, словно им было вовсе не нужно зрение. Должно быть, все еще спали сном с праведников, что снизошел на них прошлой ночью. Сон не мешал им двигаться – их вела судьба, некогда запечатанная в ветхом свитке. И Николай понял: изменить что-либо уже невозможно. С тех пор, как над алтарем сорвана последняя, роковая печать…

– Вставайте старые, молодые, живые и мертвые, грядет суд великий, страшный!

Над степью летел трубный рев, подымая крикливое воронье.

– Вставай! – повторила судьба голосом Краддока, тряся Николая за плечи. – Уже трубят, выдвигаемся скоро! Или решил Стенолома вконец разозлить?

Кошмар ушел, сменившись привычно свирепыми рожами продравших глаза боевых товарищей. А был ли кошмар? Или исчез, так и не сбывшись, один из вариантов грядущего? А может и не исчез вовсе – просто реализуется где-то еще, вне круга времени, что замкнуло бешеной скачкой. Как часто происходит такое? И как давно?

Ответов не было. Только вдруг заболел разбитый после многих часов верховой езды зад, да ссадины ожгло, будто плетью. Впору было всерьез задуматься, но, хоть убей, не хотелось.

– Чего орал ночью? – спросил Краддок. – Жуть всякая снилась? Мне тоже – у нас, в Арморике, такие сны «ночной кобылой» зовут.

– Да уж, – вздохнул Николай. – Удачно назвали…

И глянул через плечо гэлла на маленькую фигурку в белых одеждах, что молча стояла на берегу. Вот девушка прыгнула с обрыва, как с вышки «солдатиком», и… пошла по воде, легко и непринужденно поправ монополию Бога истинного. Словно дикая лошадь, идущая шагом, сверкая густой золотистой гривой. Николай сдержал изумленный возглас. Что-то подсказывало: никто другой не видит ее. А вскоре она и вовсе исчезла во мгле у противоположного берега.

Глава XI

Лагерь свернули в два счета, однако второго сигнала, обычно велевшего выступать, так и не было. Заменой стал долгий, надсадный рев боевой тревоги. Труба хрипела, как от бессильной ярости, когда сверху первыми, редкими каплями готового хлынуть дождя посыпались стрелы. Кто-то ругнулся, кто-то взвыл от смертельной боли, но вскоре все заглушили тяжелые, будто камни, шаги, лязг металла и резкие выкрики центурионов.